Сегодня было сегодня! Сегодня было хорошо и даже очень отлично. Слегка поев и выпив водки, я сидел на берегу Оки с профессором Цикенбаумом, и глядел на проплывающую мимо нас голую деву.

– Все таки, ноябрь, холодно! – сказал поеживаясь я и выпивая очередной стаканчик с водкой.

– Пустяки! – улыбнулся Цикенбаум, – она просто хочет меня соблазнить!

– А почему? – удивился я.

– Она уже третий раз подряд не может сдать философию! – вздохнул Цикенбаум и чокнувшись с моим пустым стаканчиком, тоже выпил водки.

– Тону! – закричала неожиданно дева, и мы с Цикенбаумом, громко ругаясь, исключительно матом, разделись и нырнув в реку, быстро вытащили на берег голую деву, которая тут же стала душить в своих страстных объятиях пьяного профессора.

– Помоги! – кричал мне Цикенбаум, но я уже одевался у костра и с иронией разглядывал их совокупляющиеся тела. Все было как у животных. Те же инстинкты, страсти, и отсутствие мудрых мыслей приводили меня в странное меланхолическое настроение. Из-за дерева вышла Стелла, и с улыбкой поглядев на меня, побежала совокупляться с каким-то смеющимся и глупым стариком. Я оделся и зажег свечку у костра. Потом прошептал молитву» Отче наш» – «Ежеси на небеси» – «Да святится имя твое» – и мне стало немного легче.

Я еще раз зашел в холодные воды Оки и окунулся, и чувствовал, что мои чувства тают облаками в небе, не оставляя после себя никакого следа!

Это было так четко видно, что я заплакал.

Я прошел мимо совокупляющегося со студенткой – профессора Цикенбаума, мимо Стеллы – совокупляющейся с хохочущим во время оргазма – стариком, и медленно поднялся на холм, с которого было возможно увидеть вдали купол старенькой церкви и помолиться на него, прощая сразу всех и забывая себя! Вот-с!

Между нами была пустота… Мы с Цикенбаумом стояли во тьме и пили водку – мысленно чокаясь друг с другом на расстоянии… И говорили друг с другом издалека, отчего все время кричали друг другу…

Дул сильный ветер и мы были бессильны… Но мы пили водку и разговаривали криками… Мы боялись идти, ибо сделав шаг, мы тут же куда нибудь провалились – исчезли…

А так мы были живы, пили водку и разговаривали друг с другом криками… Крики очень здорово бодрили нас, давая ощущение безумного полета в Вечность…

Именно о Вечности мы и говорили с Цикенбаумом на каком-то неизвестном нам о расстоянии, ибо мы ничего не видели кроме тьмы и краешка туманной луны, почти полностью скрытой от нас в небе облаками…

Мы ненавидели все, что окружало нас, мы ничего не знали и не помнили, но мы были здесь, и мы пили водку, рассуждая о Боге, которого никогда не видели, и о Вечности, которую тоже совершенно не знали…

Короче, мы были просто пьяными психами, но нам от этого было не легче…

Потом неожиданно между нами возник костер и мы увидели, что нас отделяют друг от друга – глубокий овраг и деревья, и что на дне оврага, у неожиданно вспыхнувшего костра лежит голая дева, освещенная этим чудным костром..

И тогда мы с Цикенбаумом с разных сторон спустились вниз к спящей голой деве… Мы целовали ее, а она спала…

Потом мы дрались из-за нее с Цикенбаумом, а она все равно спала. Мы разбили друг другу морды в кровь, мы орали матом, а она спала, и костер горел, не давая ей ни замерзнуть, ни проснуться…

Под вечер мы опять с Цикенбаумом пили водку и говорили о Боге и о Вечности… Голая дева проснулась и легла между нами, и мы гладили ее нежное тело, но тут же с отвращением глядели друг на друга, порываясь снова завязать драку… Жизнь ничтожна, говорил я профессору Цикенбауму, и он тут же соглашался со мной, а потом орал, чтобы я исчез из его жизни, но я никуда не уходил, я пил водку и также гладил нежно тело голой девы, а она сладко мурлыкала как кошка…

Она была зверьком и это легко объясняло ее животную породу и ее глубокий сон у костра, где мы с Цикенбаумом ловили удивительные мгновения счастья и живого полураспада себя как людей, уже давно потерявших в жизни все необходимые ценности, и снова похоть обуревала нами, и мы дрались, бросая обнаженную деву у костра, мы дрались в глубокой тьме печали и отчаяния, в тьме безверия в Бога и в Вечность, или точнее, в тьме очень страшной и дикой веры в них, которые нас изничтожали по непонятным нам самим причинам…

Вскоре Цикенбаум совокуплялся с этой спящей девой, а я плакал, понимая, что ничего уже не исправлю в своей нелепой жизни… Ибо хотел любить ее один, а вместе одним стадом с Цикенбаумом не мог… А когда я увидел их счастливые лица, я понял, что моего счастья здесь нет и не будет, и ушел во тьму…

Цикенбаум пытался бежать за мной вместе с девой, и дева даже его обогнала и поцеловала меня в губы, но я ударил ее и ушел… Я уже не думал о Боге, понимая, что я разозлил его и теперь буду бороться с таинственной и неповинующейся мне судьбой, но мне было уже все равно…

Я сидел где-то на поваленных деревьях, один во тьме, и пил водку, и думал о том, что эта жизнь – сон, который очень скоро закончится, и при этом я никогда не смогу разгадать тайный смысл этого страшного и непонятного сна! Вот-с!

Цикенбаум шел медленно со мною по ручью, вниз к речке. Мы пили водку прямо из горлышка бутылки, передавая ее друг другу, и оживленно рассуждали о Боге. Цикенбаум утверждал, что Бога нет, но определенно кто-то есть, вроде его зама, поэтому на земле все так херово устроено, потому что Бога нет.

Я не соглашался, и говорил, что Бог просто захотел дать нам свободы. Неожиданно на мшистой коряге, возле ручья мы увидели голую деву и ахнули.

Она спала в чем мать родила, а было-то еще холодновато. Мы сняли с себя куртки и накрыли ее, и продолжили дискуссию о Боге. Потом она проснулась и сказала, что мы дураки, потому что мешаем ей спать, но если мы дадим ей водки, то она нас простит.

И мы дали ей тоже выпить из горлышка водки. После чего она полезла целоваться со мной, но я отвернулся, и она тогда обняла профессора Цикенбаума.

Через минуту я услышал их зверский вой, и не оглядываясь вышел из леса по ручью к речке. По речке плыли льдины, и на каждой льдине стояла то одна, то другая голая дева! Их было очень много и это сильно опечалило меня, и тогда сильно борясь с телесной похотью, я прошептал молитву Всевышнему, и вскоре все девы исчезли, и остался я один. Потом из леса выполз голый и плачущий Цикенбаум.

Оказывается, его ограбила та голая дева и еще какой-то мужик, который назвался ее мужем. Мы немного погоревали с ним, и я отдал ему свою куртку, которая скрыла его чресла, и он довольный пошел со мной в соседнее село за новой бутылкой водки.

По дороге мы опять заговорили о Боге, и теперь профессор Цикенбаум был полностью согласен со мной, что Бог есть. На этом наша дискуссия закончилась, пока мы не купили новую водку. Новая водка дала еще больше сил для дискуссий о Боге, но что мы говорили с Цикенбаумом о Боге, я уже не помню! Вот-с!